Друзья нашего Музея.
Герман Смирнов.
13 февраля 2021 года известному литератору, большому другу нашего Музея исполняется 85 лет.
– А у нас как раз Герман Смирнов! – порадовала меня директор Музея Д.И.Менделеева при Ленинградском университете.
Вот так в феврале 1984 года, во время моей первой командировки от журнала «Огонек» я познакомился с прозаиком, журналистом, философом и просто удивительным человеком ломающим устоявшиеся стереотипы, с которым с тех пор меня связывает крепкая дружба.
Разрушив в книге «Менделеев» (серия ЖЗЛ) миф в представлении большинства людей, что ученый был химиком, Г.Смирнов одним из первых отметил, что химия, в которой Дмитрий Иванович сделал потрясающие открытия, – всего лишь одна десятая часть его трудов. С тем же основанием Менделеева можно считать физиком, технологом, экономистом, геофизиком, метрологом…
Тогда Герман предложил мне писать в журнал «Техника и Наука», в котором работал, а постепенно мне довелось узнать, что еще в начале 1960-х он был приглашен в журнал «Техника – молодежи», где начинал заведующим отделом, затем работал заместителем главного редактора, отдав журналу около 17 лет жизни.
Трудно перечислить периодические издания, в которых писал Герман Владимирович. В 1990 году он вошел в группу журналистов, собранных бывшим главным редактором «ТМ» В.Д.Захарченко и создавших журнал нового для России типа «Чудеса и приключения». Позже Смирнов возглавил этот журнал. Я как-то никогда не спрашивал у Германа о его образовании. Но однажды, сидя ночью на берегу Чудского озера у охотничьего костра, я нечаянно вспомнил, что перед отъездом забыл передать свою рукопись Герману Смирнову.
– Ты что: Герку знаешь? – вдруг удивился местный егерь Валентин Зайцев.
Так. Я-то знаю, а ты откуда?
– А мы с ним вместе в «Корабелке» учились! – просто пояснил егерь.
И хоть фамилия Смирнов у нас не самая редкая, это оказался именно он: «Да, отец (он всегда называет меня именно так) – я в 1959-м окончил «Ленинградский кораблестроительный институт».
И все встало на свои места: и Германовская книга «Корабли и сражения», название которой говорит за себя, к слову, зачитанная до дыр в Псковской областной детской библиотеке; «Преемники Архимеда», где очерки о Д.Менделееве, В.Шухове, Э.Томсоне, лорде Кельвине, Р.Дизеле; «Под знаком необратимости», «Рожденные вихрем», «Рассказы об оружии», «Оружие победы», многие другие…; и те энциклопедические научные знания Германа Владимировича, которые можно получить лишь в лучших отечественных технических вузах.
Герман Смирнов активно поддержал нас, когда мы только задумывали создать на общественных началах музей, посвятив его тогда лишь истории экспедиции АН СССР по поиску места Ледового побоища. Он выступил в «Региональных Чудских чтениях» и посетил Самолву, где участники чтений, раскрыв рты, слушали его удивительные истории.
Мне доводилось общаться с замечательными писателями, которые, выступая, не могли связать двух слов. Случалось и наоборот. Герману же Смирнову подвластны оба эти жанра.
Последние годы выходят его книги «Вопросительные знаки над могилами», «…И тут я подумал», «Досье эрудита», «Время забытых глухарей» и другие, содержащие короткие остроумные рассказы-эссе, логикой своей опровергающие стереотипы, о которых я говорил вначале.
Герман Смирнов (слева) на юбилее 100-го номера журнала «Наше Наследие»
В день юбилея литератора, пожелав Герману Смирнову здоровья и долгих лет творческой жизни, приводим два его эссе из книги «Русский сфинкс», смысловым образом связанные с главными принципами деятельности Музея истории Ледового побоища в Самолве: верность Отечеству и исторической правде.
Владимир Потресов
Ради Бога, исключите слова «русская интеллигенция»…
Как-то раз, слушая вполслуха телевизионную передачу об интеллигенции, я вдруг обратил внимание: в разговоре специалистов ни разу не прозвучали слова «американская» или, скажем, «китайская интеллигенция». Они толковали почему-то исключительно о «русской интеллигенции». Можно было подумать, будто в других странах мира интеллигенции нет. Что за таинственная субстанция? Заглянул в словарь: интеллигенция – образованная, умственно-развитая часть общества… Неужели ни в одной стране, кроме России, такой части нет? Не может же этого быть.
Начав размышлять на эту тему, я скоро понял: в России «образованный, умственно-развитый человек» и «интеллигент» далеко не одно и то же. На нашей памяти таких образованных знающих людей, как издатель и публицист Катков или профессор-правовед Победоносцев, никто не решился бы назвать интеллигентами. Считалось: невозможно ставить этих реакционеров и мракобесов в один ряд с такими передовыми, прогрессивными интеллигентами, как Чаадаев или Герцен. Выходит, в русском интеллигенте есть что-то такое, чего нет просто в образованном и умном русском человеке. Но что?
Мне повезло. В одной книге я совершенно случайно наткнулся на переписку Победоносцева с министром внутренних дел Плеве. «Ради Бога, исключите слова “русская интеллигенция”, – писал Победоносцев. – В русском языке такого слова нет. Бог знает, кто его выдумал и что оно означает». «Часть нашей общественности, именуемая “русской интеллигенцией”, – отвечал ми-нистр профессору, – имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она принципиально, но притом и восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна».
Я прозрел: так вот в чём дело! «Русская интеллигенция» отнюдь не синоним русской интеллектуальной элиты, а лишь некоторая отщепившаяся от неё часть, отказавшаяся служить своему народу. В самом деле, каждая нация формирует и кормит свой образованный слой не из пустого тщеславия, а в силу суровой необходимости. Кроме военной, финансовой и экономической защиты народное тело нуждается в защите от всех возможных видов экспансии – религиозной, культурной, языковой, научной, технической. И в этих сферах на страже народа стоят образованные русские люди, настоящие бойцы духа и знания. Но, увы, нет среди них «русских интеллигентов», которые не только не защищают свой народ в борьбе в невидимой области духа, но сами являются проводниками и внедрителями разрушительных для России идей в народное сознание. Как говорится, сколько интеллигента ни корми, он всё на Запад смотрит.
Потому и не слышал никто об «американской» или «китайской интеллигенции», что там нет ничего подобного «интеллигенции русской», то есть безумцев, готовых в угоду мифическим общечеловеческим ценностям вредить своей земле и народу. И стоит, может быть, вспомнить
предложение С.Волконского, внука знаменитого декабриста. Он мечтал о времени, когда предста-витель русской интеллектуальной элиты, представляясь, будет называть себя не «русским интеллигентом», а «образованным русским человеком»…
Апрель 2005
Герман Смирнов на презентации сборника «Сергей Яблоновский. Избранное»
Кто сказал, что история не знает сослагательного наклонения?
В середине 1960-х годов «Комсомольская Правда» затеяла дискуссию: влияют ли научные открытия на нормы морали и нравственности? Помнится, больше всего меня поразило тогда письмо одного читателя, который напомнил спорщикам мысль выдающегося французского математика и философа Анри Пуанкаре. Он утверждал: наука никак не связана с моралью, ибо её положения формулируются в изъявительном наклонении, а положения морали – в повелительном.
Поначалу это формально-логическое доказательство поразило меня своей холодной изящной неотразимостью. Но потом я вспомнил высказывание нашего знаменитого химика Николая Бекетова, который считал, что требование объективности в науке тоже выражается в повелительной форме: работай честно, проверяй каждое своё утверждение, не ври в угоду конъюнктуре! Выходит, наука тоже воспитывает своих адептов в определённом направлении. И кто не выполняет установлений научной морали, тот наказуется отсутствием достоверных результатов и прочного авторитета. И получалось: в рассуждениях Пуанкаре был какой-то изъян из-за того, что он сопоставлял разнородные вещи.
Лишь после многолетних размышлений я понял, в чём дело. Оказывается, наклонений – глагольных категорий, выражающих отношение говорящего к действительности, может быть только три. В сослагательном наклонении мы говорим о желательных, предположительных или возможных действиях. В повелительном, когда приказываем, требуем, просим совершить действие. В изъявительном, когда просто толкуем о действии происшедшем, происходящем или долженствующем произойти в будущем.
Но вдумайтесь: в этих трёх наклонениях отразились три фазы всякого человеческого деяния. Сначала желания, предположения, намерения, замысел, то есть будущее. Потом – исполнение задуманного с помощью приказов и просьб – настоящее. И, наконец, дело сделано, результат достигнут, зафиксирован и может быть использован – прошедшее. Так что любой человек, семья, коллектив, сословие, народ и всё человечество в целом, ставя себе цели и через практическую деятельность достигая их, работают последовательно в трёх наклонениях. В сослагательном – замышляя, в повелительном – исполняя и в изъявительном – потребляя. Образно говоря, вся жизнь мира есть непрерывное перетекание сослагательного наклонения в изъявительное сквозь горнило повелительного.
И теперь я понял: Пуанкаре некорректно сопоставлял повелительную фазу в жизни общества с изъявительной фазой фиксации научных достижений. Бекетов правильно считал, что жизнь науки так же невозможна без повелительной фазы, как и жизнь общества. А современные историки некорректны, говоря, будто история не знает сослагательного наклонения. Не знает сослага-тельного наклонения прошлое, а история не само прошлое, а создаваемое историками представление о прошлом. А тут с помощью повелительного наклонения любое сослагательное нетрудно перевести в изъявительное…
Март 2005
СЛЕДУЙТЕ ЗА НАМИ